Поцелуй иуды
Антон Столет
Поцелуй Иуды
Рассказ
"Друг мой, настоящая правда всегда
не правдоподобна, знаете ли вы это?
Чтобы сделать правду правдоподобнее,
нужно непременно подмешать к ней лжи."
Достоевский,
роман "Бесы".
Кто ты? И чему учишь? - спросил Никодим.
- Я сын Бога Живого, который умер. И учу я, как жить человеку в мире, где Бога больше нет!
- Как может Бог умереть?
- Бог Живой рождается и умирает, как и человек, в уготованный ему срок. Лишь непознаваемое божество вечно, ибо оно есть Время. Время сотворило пустое пространство, в котором находится все сущее. В нем и родился Отец мой, Бог Живой, которого вы зовете Ягве. А теперь он умер, ибо засохло Древо Жизни посреди рая, зачахло без садовника Адама, и нечем стало Ягве питаться.
- Так ты учишь, что Время - это Бог?
- И да, и нет! Время - первичная субстанция, оно выше существования. Придут лжеучителя и скажут: "Времени не будет!". Не верьте, это ложь. Есть Время, и есть времена. Времена приходят и уходят, миры создаются и уничтожаются, но у Времени нет ни начала ни конца. Время - это верховный Бог Саваоф. Отец же мой, Бог Ягве, создатель всего живого, ушел из мира сего. И я принес людям Благую весть: вы свободны! Ваш господин умер! Теперь только страх смерти держит вас в рабстве. Человек будет свободен, если ему станет все равно, жить или не жить!
- Как это все равно?! - удивился Никодим. - Но тогда найдутся такие, кто покончит собой!
- Многие! Многие уйдут из этого бренного тела и станут как Боги. Но только в том случае, если это будет акт свободы, а не от слабости и страданий.
- Так ты учишь смерти?
- Нет! Я учу жизни без страха смерти.
- И тебя понимают?
- Не знаю... Пока не очень. Но у меня есть последнее средство, которое их убедит.
- Что же это?
- Моя смерть! Они увидят, как я буду умирать и умру на глазах тысяч! Я, сын Бога Живого! И тогда они поверят, что Ягве умер, и они свободны.
- Как же они увидят твою смерть?
- О это не проблема! Умирать я буду долго и мучительно и сам принесу мой крест на Голгофу!
- Так ты хочешь умереть как преступник, позорной казнью через распятие не кресте?!
- Именно! Что может быть убедительней?! Умереть самой мучительной и самой позорной смертью. Так я покажу им, что Бог умер, и смерть не страшна. Ибо Отец мой, Бог Ягве, и был для вас болью страха смерти! Но его больше нет, и бояться нечего!
- Вряд ли твоя смерть в чем-то убедит их, - пожал плечами Никодим.
- Убедит! Смертию смерть поправ, я открою рабам Божьим путь к свободе!
- Да, но чтобы тебя приговорили к такой казни, ты должен совершить какое-то жестокое злодеяние.
- Вот-вот. В этом как раз ты и должен мне помочь. Научи меня, что нужно сделать, чтобы взойти на крест.
- Ты не разбойник. Даже за убийство беременной женщины или младенца, признают одержимым бесами и посадят на цепь, но не распнут. Я не вижу вариантов, которые привели бы тебя на Голгофу.
- Ты должен что-то придумать!
- Ах, разве вот это, - задумался Никодим, - если ты объявишь себя мессией, царем иудейским, наследником Давида. Впрочем и этого мало! Прибавь еще призывы к разрушению храма Соломона.
- Я сделаю все, как ты научил меня.
- Но на тебя кто-то должен донести. И этот человек будет обязан поклясться перед синедрионом, что говорит правду. Пусть это будет кто-то из твоего ближайшего окружения, а иначе ему не поверят. Найдется ли такой среди твоих учеников, который не побоится прослыть предателем?
- Да, такой ученик у меня есть. Правда, всего один. Иуда Искариот.
В четверг предпасхальной недели собрал Иисус двенадцать своих самых преданных учеников в тайне от других на прощальную беседу за вечерней трапезой. И когда они ели, Учитель сказал:
- Сегодня один из вас предаст меня!
- Кто же это, - спросил Петр, - не я ли?
- Нет, ты не справишься с этой миссией. Но я не буду называть его по имени. Он уже исполнил большую часть условленного, синедрион принял решение. Дело осталось за малым, предать меня в руки стражи.
В это время Иуда тихо поднялся и незаметно для других покинул дом.
В наступившей тишине Иисус продолжил:
- Вам же завещаю после моей смерти разнести Благую весть по всем землям известным и неизвестным, передать ее как народу избранному, так и язычникам: Бога-тирана больше нет. Человек свободен и сам волен выбирать свою судьбу. Исследуйте души свои и искорените из них страх, ибо: либо человек будет судить собственные страхи, либо страхи будут продолжать судить его.
- Как же страхи могут судить нас? - спросил Андрей.
- Судить человека означает определять его дальнейшую судьбу: где ему жить, среди кого ему жить и какое бремя нести. Избавьтесь от страха смерти, и вы будете свободны и счастливы. Но если хотите жить в мире и достатке, помните о вечном Времени и лишь ему поклоняйтесь.
- Как же помнить о нем? - снова спросил Андрей. - Время так бестелесно и ускользающе, что забыть о нем легче всего.
- А чтобы не было этого, - учил Иисус, - пусть на каждом храме как можно выше над землей будет установлен механический знак непрерывно текущего времени, знак Бога Истинного.
- Что же это за знак, - вмешался в разговор Иаков брат Иисуса.
- Придет час и откроется вам. Родятся искусные мастера, которые сотворят его руками своими во славу Бога Истинного и бессмертного. Когда же подобный знак будет носить на руке своей каждый взрослый, придет на ту землю мир и благоденствие.
- Мне не понятны речи твои, Учитель, - печально вздохнул Петр. - Хотел бы я уразуметь их, да видно не дано мне.
После трапезы Иисус с учениками отправился на вечернюю молитву.
Гефсиманский сад, освещенный бледным светом неполной луны, напоминал сцену римского Колизея, на которой актеры играли таинственную мистерию. Иисус вместе с учениками преклонил колени в направлении ночного светила и указав на него перстом сказал:
- Вот знак Бога Истинного, непрерывно текущего Времени. В его образе помолимся Богу вечному, никогда не умирающему, и будем жить в радости, не зная страха смерти, и забудем Бога тирана и деспота, который умер и никогда не воскреснет.
В это время на мосту, через реку Кедрон послышались тяжелые шаги группы вооруженных людей. Это были стражники храма Соломона. Они остановились в нерешительности, о чем-то тихо переговариваясь между собой. От них отделилась сутуловатая фигура невысокого человека, который не спеша подошел к Иисусу. Ученики удивленно узнали в нем Иуду Искариота.
- Учитель, я исполнил твою волю. Эти люди пришли арестовать тебя. Я сказал им: "Кого поцелую, тот и есть, возьмите его!".
- Значит целованием предаешь Сына Человеческого? - улыбнулся Иисус.
- Когда свершится, Учитель, я уйду вслед за тобой.
Яркое солнце освещало небольшой холм на окраине великого города Иерусалима. Народ называл это место Лысой горой, или Голгофой. Раз в году в пятницу перед Пасхой здесь распинали самых ужасных преступников. Обычно это были разбойники с большой дороги. Но на этот раз в числе трех был один преступник иного рода. Это и привело сегодня к месту казни неслыханное прежде число зевак. Казалось, что весь Иерусалим собрался здесь. Не обращая внимание на двух других страдальцев, толпа обсуждала центральную фигуру ужасного зрелища. Кое-кто из наиболее возбудимых кидал в Иисуса камни, а самые смелые, приблизившись на расстояние, куда еще допускал их римский центурион, поставленный здесь в качестве охранника, пытались плюнуть в лицо "Царю Иудейскому".
- Если ты действительно сын Бога Живого, то где твоя власть и сила? - кричал какой-то старик. - Как же ты допустил, чтобы тебя подвергли такому позору? Значит ты лжец!
- Он учил, что Бог Живой умер, - возразил кто-то. - И человек стал свободен. Теперь каждый сам вправе выбрать: жить ему или умереть. И как умереть.
- Никогда не поверю, что он добровольно избрал себе такое унижение! - закричала стоящая рядом женщина. - Это самозванец и бунтовщик. Я сама слышала, как он говорил, что храм Соломона будет разрушен, и не только камня на камне, но фундамента от него не останется.
Седьмой день уходящей недели, праздник в честь бегства избранного народа из рабства фараонова, которому суждено было стать началом освобождения человека от рабства внутреннего, завершался, как и любой другой день, заходом солнца за горизонт. В вечерних сумерках кто-то тихо постучал. Иуда Искариот негромко крикнул:
- Кто там за дверью?
- Это я, секретарь синедриона Никодим.
- Войдите, если вам что-то от меня нужно.
Крепкая не по годам фигура фарисея показалась на пороге.
- Я хочу сообщить тебе, что все было напрасно, - сказал старик.
- Почему?
- Эти одиннадцать ничего не поняли. Они похитили тело Иисуса из склепа, тайно похоронили его и теперь на всех углах кричат, что он воскрес из мертвых и вместе с телом вознесся на небо.
- Этого следовало ожидать, - пожал плечами Иуда. - Впрочем, мне все равно. Я ухожу вслед за Учителем. Уже все готово.
Он указал Никодиму на свою кровать, к высокой спинке которой была привязана в виде петли прочная пеньковая веревка-удавка, надежный помощник самоубийц.
- Желаешь ли ты присутствовать при этом?
- Да, я хочу знать, не испугаешься ли ты в последний момент.
- Как тебе угодно, - согласился Иуда. - Еще одно: возьми 30 сребреников и верни их в казну храма, мне они ни к чему.
Никодим тщательно пересчитал монеты и положил их в карман.
Тем временем Иуда лег спиной вниз на свое смертное ложе, приподнял голову и надел петлю. Веревка сдавила горло, и лицо налилось кровью. Тяжелое дыхание участилось, и глаза Иуды затянулись дремотной пеленой. Внезапно самоубийца вздрогнул и схватился обеими руками за удавку, ослабив давление. Дыхание выправилось, кровь отлегла, и он, вытащив голову из петли, сел на кровать и прошептал:
- Господи, Иисусе Христе! Мне страшно.
- Я помогу тебе, - сказал Никодим.
Он подошел к Иуде и подняв стоящий рядом табурет, ударил им несчастного по голове. Тот потерял сознание и грузно повалился. Никодим уложил тело в прежнее положение и надел петлю на голову. Сам же, сев на живот жертвы, плотно прижал его руки к кровати. Вскоре дыхание прервалось и сердце остановилось. Выдержав еще несколько минут Никодим встал, поставил табурет на место, осмотрел комнату и тихо вышел. "Он мог стать ненужным свидетелем, - подумал старик. - Ненужным и опасным. На этот раз он бы предал не только Иисуса, но и меня".
Улицы Иерусалима освещала теперь уже полная луна. На перекрестке кто-то истошно кричал: "Иисус воскрес из мертвых! Мы снова обрели Господа Бога Живого! Покайтесь рабы Божии и покоритесь! Бойтесь Бога и заповеди его исполняйте. Я Петр, лучший ученик Спасителя. Теперь я ваш первосвященник. Я отправляюсь в Рим, и там мне покорится сам император!"
- А вскоре они станут учить, что Времени не будет! - усмехнулся Никодим.
Луна подернулась дымкой, и старику показалось, что на диске светила он увидел лик Учителя. Но подул ветерок, небо вновь стало чистым. А на Земле начиналась новая эпоха...
Николай Ставрогин закончил писать, просмотрел последний раз рукопись и, взяв ее, а также прочную пеньковую веревку и кусок хозяйственного мыла, направился в мезанин. Там по деревянной, длинной, очень узенькой и крутой лестнице он поднялся на чердак. Рассохшаяся лестница пискляво поскрипывала, и это рассмешило молодого человека. Заранее принесенный табурет как бы дожидался хозяина. Положив листки с рукописью прямо на пол, Ставрогин встал на это прочное творение столярного искусства и перекинул один из концов веревки вокруг толстой балки, проходящей под крышей через всю длину чердака. Завязав веревку надежным узлом, он тщательно натер мылом ее нижнюю часть, на которой уже была сделана петля. Посмотрев на циферблат своих наручных швейцарских часов с "вечным календарем" фирмы "Breguet" гражданин кантона Ури просунул голову в петлю и решительно оттолкнул табурет в сторону...
Когда Варвара Петровна тяжело дыша поднялась по узкой лестнице и оказалась на чердаке, она сразу увидела висящее посередине тело сына. Вскрикнув и схватившись за сердце, женщина бессильно опустилась на пол. Ее взгляд скользнул по лицу повисельца. Умиротворенное выражение лица покойника так поразило ее, что она воскликнула: "Господи, Иисусе Христе!", - и перекрестилась. Машинально старая женщина взяла в руки стопку исписанных листков, на верхнем из которых крупными буквами было написано:
P.s. Мама, не показывай эту рукопись Федору Михайловичу. Господин Достоевский такой впечатлительный!..
Поцелуй Иуды – в чём его исторический и христианский смысл? Попытаемся разобраться в этом нелёгком вопросе в нашей статье.
Иуда был первым из учеников, кому Христос умыл ноги на Тайной Вечери. Там же он принял от Христа хлеб, напитанный вином, потом встал, пошел и предал Его. Как так могло быть?
Иуду часто изображают на Иконе Страшного Суда. Там он сидит на коленях сатаны, как его любимый ребенок. Трудно сказать, где настоящее Иудино место. При жизни он смог поставить себя вне любого мира. Иуда ухитрился полностью утратить ощущение духовного мира. Ему и Христос не Христос, и сатана не сатана. Часто толкователи связывают его омертвение сердца со страстью сребролюбия. Но сердце может превратиться в камень сотнями других способов. И все они ведут к утрате живого ощущения близости Бога и, в финале, к предательству Христа.
И
скариот был привлечен проповедью Христа о грядущем Божием Царстве. Апостолы были из простых колен Израиля. Иуда же был из привилегированного колена. Попросту говоря, он был единственным иудеем. Не каким-нибудь галилеянином, а из тейпа образованных, властных, наиболее продвинутых потомков Авраама. Он был элитой. Разумеется, ему хотелось, и он считал должным быть при грядущем Мессии, как наиболее легитимный наследник власти будущего царства.
Все время пребывания рядом с Иисусом Иуда напряженно приглядывался к Учителю, сравнивая Его с образом пророка. Дело в том, что в Израиле была и есть школа, или традиция, тщательно и постоянно изучающая приметы грядущего Мессии. Иуда, как и большинство иудеев, был в курсе элементарных правил определения. А так как ему доверили кассу, то, очевидно, он знал счет и был наиболее грамотным среди апостолов. Можно легко себе представить его отношение к собратьям-рыбакам. Ощущение избранности тоже сыграло свою роль в разочаровании Искариота.
Иуда очень скоро убедился, что речь Христа о Небесном Царствии не имеет ничего общего с освобождением от Рима. Постоянная фронда Иисуса по отношению к фарисейской традиции должна была еще больше усилить подозрения прагматичного ученика. В конце концов, Иуда решил, что Христос самозванец. Либо безобидный самозванец, на котором можно заработать. Либо некто странный, могущий взять власть и которого нужно подтолкнуть к этому провокацией. Этот сценарий мог принести место, доходное место.
Так Иуда исключил себя из первого мира традиции истории Бога и человека, не поняв роли Христа.
Решив уйти от Иисуса, Искариот возвращается в лоно господствующей элиты первосвященников. Однако Иуду потряс своей жестокостью и несправедливостью суд Каиафы. Он, как человек имеющий отношение к деньгам, очень хорошо понял, что Христос был предан на смерть как конкурент на власть, и, как следствие, из-за денег. Иуду также потрясло что Ирод и даже жестокий и хищный Пилат оказались милосердней израильских первосвященников. А ведь Царство Божие должен наследовать именно милосердный и святой народ Божий, но не жестокий и корыстливый. Итак, Иуда вышел из традиции тогдашнего израильского народа, увидев его жестокость и нелегитимность по существу. Очевидно, Искариот не ожидал такого оборота своего гешефта, когда ценой тридцати серебряников стала жизнь пусть «заблуждающегося», но безобидного Человека. Так Иуда исключил себя из мира номер два
Из Сионской горницы накануне распятия Иуда ушел, провожаемый тяжелым взглядом апостолов. Христос вслух назвал его предателем. Он мог попросить прощения и остаться, но он ушел, хлопнув дверью.
Из Синедриона Иуда ушел, швырнув сребреники под ноги старейшин.
Ему некуда стало идти. Он оказался вне миров, и ему показалось, что лучше раствориться в небытии. Иллюзия, преследующая всех самоубийц. Тотчас после смерти откроются уже мертвые глаза, и иная реальность станет даже более существенной, чем наша, земная.
На каждой Литургии Церковь напоминает нам о Иуде:
Вечери Твоея тайные днесь, Сыне Божий, причастника (причастницу) мя приими: не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя: помяни мя, Господи, во царствии Твоем .
Когда воины пошли арестовывать Христа, то Иуда сказал, что выдаст им Иисуса целованием. Христос мог отстраниться, отвести ланиты. Но Он этого не сделал. Господь дал последний шанс – Свой поцелуй. Если можно, то представьте себе и на себе поцелуй Бога.
На самом деле, это не трудно. На Литургии этот поцелуй нам и преподается. Ощущаем ли мы его как реальность? И разве мы продаем Христа?
Предательство Христа не означает, что каждому из нас – христиан – некто предлагает тридцать сребреников и просит продать Христа снова. Иисуса с нами телесно нет. Нет Гефсиманского сада, прокуратора Пилата, Каиафы и Анны с синедрионом и дерущимися слугами.
Иуда был казначеем Царя Небесного. И все мы также владеем некоторыми сокровищами, данными нам при рождении. Слава Тебе, Господи, что Ты скрываешь наши мысли от наших ближних. Если бы они могли их читать, то никто не подошел бы друг к другу из-за смрада. Если бы наши ближние знали о всей нашей негодности и подлости, то мы бы боялись друг друга хуже зверей. Как и Иуда, мы растратили доверенную казну на свой маленький гешефт. Красота лучше открывает сердца ближнему. Люди научились торговать ей. Ум может послужить к организации мира и порядка вокруг нас. Люди пустили его на мошенничество. Большое сердце может легко послужить лукавству и обману. Слава Богу, наши ближние не могут видеть, во что превратилось Богом нам данное сокровище. Знает Бог. Но стыдно ли нам? Стесняемся ли этого? Да так, не очень.
Иуда пошел и раскаялся, что хорошо, и удавился, что плохо. Трудно сказать, из-за чего раскаивался Иуда. Из-за того ли что обломился ему пост министра финансов в новом правительстве? А может быть от того, что стало жалко невинного Человека, или от того, что сатана отошел от него за ненадобностью, и его душа почувствовала что-то великое в образе Христа. Многие из тех, кто принимает поцелуй Христа в таинствах, даже не догадываются о таких переживаниях. Да и в самом деле, зачем вешаться, если душа и так мертва. Сатане нет смысла напрягаться с таким шоу, когда мертвая душа и так сама по себе, без усилий идет к нему верным путем.
Утрата реальности существования Бога, возня около Христа, выгода, извлекаемая из дружбы с Богом – и есть Иудин грех. Но главное в этом грехе – отталкивание от себя любви Небесного Отца.
Для нас, сегодняшних учеников Господа, этот грех вполне актуален и опасен. Поэтому Церковь ежедневно поминает этого Иуду, предупреждая нас об опасности, перед самым причастием. Этот возглас опять и опять отсылает нас к событиям, развернувшимся в Гефсиманском саду после Тайной Вечери:
-…..ни лобзания Ти дам, яко Иуда…
Скоро Пасха. В ее образе навечно сплелись память об Иуде и воскресении Христа. Кому Христос, кому Иуда. Для нас – это особенный момент максимального приближения к Богу. Большая часть страны на Пасху в храм не придет. Им вообще все равно, кто такой Иуда. Часть иудина подойдет поближе: повертеться у Христа, покурить, пофотографировать в ожидании перфоманса. Для них Пасха – это русский карнавал с ночными шествиями, стоянием в храме, продолжением действа на кладбище и катанием яиц. Кексы, творог, целлофан, ленточки, цыплята, сердечки, бархатные яички в деревянных стаканчиках, наклейки, открытки, на которых изображены целующиеся купец и купчиха преклонного возраста – их питательная среда. В глазах таких зрителей Господь есть источник дохода или развлечения. Для таких как они Христос есть коммерческий проект, удобный медиа-ресурс, шоу, фактор внутреннего комфорта или иная выгода и побочный продукт.
Например, иудиным грехом подработали дамы из ПБЮЛ «Фемен» и ЧП «Пуси». Они, более ни на что не способные, подработали на Христе приличные деньги, решили многие материальные проблемы и создали себе «солидный» имидж. Любая благоустроенная страна нетрадиционной ориентации с радостью предоставит им гражданство и пособие. Причем, Иуда хоть как-то покаялся, а эти вполне довольны результатом. Им такие сложные переживания неведомы. Примечательно, что Пуси исполнили свой медвежий и дурацкий танец в день памяти пророка Захарии Серповидца, пророчествовавшего о предании Мессии за тридцать сребреников. Страстной четверг – «пусин» профессиональный праздник. Где их изобразит иконописец?
Рассматривание образа Иуды должно навести нас на мысль: а нет ли во мне иудиной части? Что для меня Иисус: хобби, партнер или Бог? Иисус и Иуда были рядом. Каждый занимался своим делом. Мы тоже чем-то заняты в эту неделю. У Христа Страстная неделя закончилась жертвой любви. А чем она закончится у нас? Любованием своих переживаний, ролевой игрой с хлебом и водой, заламыванием рук, впрочем, бесплодным, или, напротив, особенным вхождением в работу Господню. Смыслом нашей христианской жизни должен стать не пустой «марлезонский балет» на околоцерковной сцене, вне пространства Бога, а реальный плод Христовой работы рядом с Ним.
Суммой этих плодов должен быть наполнен и наш пост и вся наша жизнь
Человек, приходя в гости, приносит гостинец. Отправляясь в гости к Богу на Пасху, на брачный пир тоже нужно принести Господу гостинец. Как обычно, перед гостями мы мечемся по магазинам в поисках подарка. Так и сейчас, в оставшиеся дни, надо бы метнуться за добрым делом, которое мы принесем в ладошке Богу.
– Возьми, Любимый! Вот мой дар на общий Брачный Пир. Пусть и от моих щедрот пьют и вкушают Твои гости и мои братья. Пусть и мое угощение станет на общей трапезе. Ведь я подобен Тебе и в радости, и в жертве. Мы с Тобой, Христос, накроем вместе стол Пасхи. Я ведь тоже, вместе с Тобой, маленький хозяин.
Господи, дадим друг другу дружеское целование. Твой мир, Христе, самый лучший.
Книга известного писателя и поэта, лауреата целого ряда литературных премий Олеси Николаевой посвящена феномену «реабилитации» образа Иуды в массовой культуре. Явление это не новое, но в наше время, по словам автора, «Иуда сделался брендом», причем весьма востребованным и приносящим немало сребреников. Как верующий человек может ответить на пропаганду «Евангелия от Иуды» и угрожает ли она бытию Церкви Христовой? Об этом - книга Олеси Николаевой.
Приводим отрывок из книги:
ПОЦЕЛУЙ ИУДЫ
Самые глубокие, самые искренние, самые трогательные отношения между людьми выражаются в Ветхом и Новом завете именно “целованием”, поцелуем. Он во истину знаменует печать на сердце (Песн 8, 6) целующего и целуемого, любящего и любимого. В уста целует, кто отвечает устами верными (Прем 24, 26), ибо лживы поцелуи ненавидящего (Прем 27, 6).
Вот Исаак, возлежащий на ложе болезни и ждущий смертного часа, призывает к себе сына, желая дать ему свое отцовское благословение: Исаак, отец его, сказал ему: подойди, поцелуй меня, сын мой. Он подошел и поцеловал его. И ощутил Исаак запах от одежды его, и благословил его, и сказал: вот, запах от сына моего, как запах от поля, которое благословил Господь (Быт 27, 26-27).
А вот Иаков впервые встречает свою будущую жену Рахиль у колодца: И поцеловал Иаков Рахиль, и возвысил голос свой и заплакал... Лаван, услышав об Иакове, сыне сестры своей, выбежал ему на встречу и поцеловал его, и ввел его в дом свой. Лаван же сказал ему: подлинно ты кость моя и плоть моя (Быт 29, 11, 13-14).
И после этого служил Иаков за Рахиль семь лет, и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее (Быт 29, 20).
А вот Иосиф, в апогее своей славы и процветания, встречает в Египте своих некогда продавших его в рабство коварных братьев, теперь голодных и нищих, а с ними — меньшего: невинного и любимого Вениамина: И пал он на шею Вениамину, брату своему, и плакал; и Вениамин плакал на шее его. И целовал всех братьев своих, и плакал, обнимая их (Быт 45, 14-15).
А вот Иаков, Самим Богом названный Израилем, теперь уже совсем старый и немощный, наконец, добравшись до Египта, встречает своего любимейшего сына Иосифа.. .
И сказал Иосиф отцу своему: это сыновья мои, которых Бог дал мне здесь. Иаков сказал: подведи их ко мне, и я благословлю их. Глаза же Израилевы притупились от старости, не мог он видеть ясно. Иосиф подвел их к нему, и он поцеловал их и обнял их (Быт 48, 9-10).
Когда же умер Иаков, то Иосиф пал на лице отца своего, и плакал над ним, и целовал его (Быт 50, 1).
Так и Авессалом, сын царя Давида, впал у отца в немилость за то, что убил своего брата Амнона за растление своей сестры Фамари, и когда, наконец, после долгих страданий и попыток получить прощение и милость отца был, наконец, позван им, то он пришел к царю, и пал лицем своим на землю пред царем, и поцеловал царь Авессалома (2 Цар 14, 33).
Плачут и целуют друг друга сын царя Саула Ионафан и Давид. Саул решил убить Давида, но Ионафан полюбил Давида: Душа Ионафана прилепилась к душе его, и полюбил его Ионафан, как свою душу (1 Цар 18, 1).
Поэтому Ионафан предупредил Давида, чтобы тот мог скрыться, и они попрощались. И Давид... пал лицем своим на землю, и трижды поклонился, и целовали они друг друга, и плакали оба вместе, но Давид плакал более (1 Цар 20, 44). Целует царь Давид и некоего старика Верзеллия, прощаясь с ним.
Верзеллий оказал царю помощь во время войны с Авессаломом: И поцеловал царь Верзеллия, и благословил его (2 Цар 19, 39). Просит и Елисей пророка Илию в час своего пророческого призвания отпустить его домой поцеловать родителей, и это выражение любви оказывается столь существенным, что Илия отпускает его: Илия, проходя мимо, бросил на него милоть свою. И оставил Елисей волов, и побежал за Илиею, и сказал: позволь мне поцеловать отца моего и мать мою, и я пойду за тобою. Он сказал ему: пойди и приходи назад (3 Цар 19, 21) (Ср.: Другой же из учеников сказал ему: Господи! позволь мне прежде пойти похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: иди за Мною и предоставь мертвым погребать своих мертвецов — Мф 6, 21-22).
В Евангелии целует ноги Христа покаявшаяся грешница: И ставши позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром (Лк 7, 38).
Видя же, что это соблазняет фарисея Симона, Христос отвечает ему, и этот ответ звучит как упрек: Ты целования Мне не дал; а она, с тех пор, как я пришел, не перестает целовать у меня ноги (Лк 6, 45).
И наконец, целует в Христовой притче радостный отец своего вернувшегося блудного сына: Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец и сжалился; и побежав пал ему на шею и целовал его (Лк 15, 20).
Эти «целования» есть выражение лучшего, что живет в человеке, — его любви, чистоты, благодарности.
Однако Библия знает и другие — лживые поцелуи, исполненные предательства и коварства: Лживы поцелуи ненавидящего (Притч 27, 6).
Губительными оказываются для «неразумного юноши» поцелуи женщины, в наряде блудницы, с коварным сердцем : Она схватила его, целовала его, и с бесстрыдным лицем говорила ему... Множеством ласковых слов она увлекла его, мягкостью уст своих овладела им. Тотчас он пошел за нею, как вол идет на убой, и как олень на выстрел (Притч 7, 7, 10, 13, 21-22).
Поразительным коварством оборачивается для Амессая поцелуй Иоава — военачальника царя Давида: И сказал Иоав Амессаю: здоров ли ты, брат мой? И взял Иоав правою рукою Амессая за бороду, чтобы поцеловать его. Амессай же не остерегся меча, бывшего в руке Иоава, и тот поразил его им в живот, так что выпали внутренности его на землю... и он умер (2 Цар 20, 9-10).
Если при этом учесть, что Амессай сам был военачальником иудейским и вовсе не был ни врагом царя, ни врагом Иоава, а провинился лишь тем, что замедлил выполнить порученное ему, становится понятным гнев Давида на Амессая. Умирающий царь наказывает своему сыну и наследнику Соломону покарать Иоава, что Соломон и исполняет: Да обратит Господь кровь его на голову его за то, что он убил... Амессая, военоначальника Иудейского (3 Цар 2, 32). Еще раз подчеркнем, что смертельный удар был нанесен Амессаю в тот самый момент, когда он ожидал, что убийца поцелует его.
Вот и Иуда предает Господа целованием. Он говорит стражникам: Кого я поцелую, Тот и есть (Лк 22, 47). Истинный смысл Иудиного намерения не может скрыться от Господа: Иисус же сказал ему: Иуда! целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Лк 22, 48). И еще сказал: Друг, для чего ты пришел? (Мф 26, 50).
Церковные толкователи этого места сходятся в том, что Христос и в этот страшный момент продолжает заботиться о предателе, вразумляя его любовью: не обличая его, не выказывая к нему никакой нравственной брезгливости, он все еще называет его «другом», не отвергает целования, но принимает его, хотя и кротко упрекает бывшего ученика за то, что он «знак любви делает знаком предательства» (Евфимий Зигабен . Толкование на Евангелие.С. 336).
“Это действие, обыкновенно употребляемое как выражение дружества и любви, употребляемое Иудою как выражение предательства, показывает в Иуде или лукавство — желание и при самом конце скрыть от Иисуса Христа гнусный замысел против Него, или крайнюю злобу, насмешливо употребляющую доброе орудие для причинения крайнего вреда, или безсмыслие, не понимающее внутреннего значения употребляемых действий” (Михаил, архим . Толковое Евангелие. Т. 1. С. 503).
Можно, конечно, согласиться с предположениями архимандрита Михаила, допускающими тут сугубое коварство, насмешку Иуды, целующего Учителя. Можно также, по аналогии с предательским поцелуем Иоава, представить это таким образом, словно Иуда боялся спугнуть Христа, напротив даже — хотел привлечь его к себе, удержать Его, пока не подоспеют стражники, выражением своего дружества.
Но на самом деле есть в этом предательском поцелуе что-то совсем алогичное — некий иррациональный импульс, свидетельствующий о зловещем раздвоении воли, об эмоциональной рассогласованности всего падшего, грешного естества. По аналогии тут же вспоминается, как в тяжелейшем для Церкви 1922 году обновленческий протоиерей Александр Введенский привел чекистов арестовывать митрополита Вениамина — своего учителя и правящего архиерея (вскоре тот был расстрелян; в 2000 году прославлен как новомученик). Иудин жест протоиерея Введенского состоял здесь еще и в том, что он не преминул подойти к святителю под благословение.
— Отец Александр, — спокойно сказал ему митрополит Вениамин, — мы же с вами не в Гефсиманском саду.
«И не дал благословения. А потом так же спокойно и ровно выслушал объявление о своем аресте» (Цыпин Владислав, прот . Русская Церковь 1917-1925. М., 1996. С. 194).
Психологический феномен поцелуя Иуды (так же, очевидно, как и попытки Введенского в этой ситуации попросить благословения у своей жертвы) состоит, возможно, в том, что предатель пытался до конца сохранить не только видимость, но и собственное убеждение в том, что он отнюдь не сводит здесь счеты, не питает враждебных чувств к своей жертве — напротив, лично ее, эту жертву, он вроде бы и любит, и почитает. Поцелуй (как и благословение)необходимо предателю как знак самооправдания, который, как он надеется, может успокоить его совесть, удостоверить чистоту намерения, в чем так нуждается его душа, смятенная душа изменника: предать — предал, но ничего дурного как бы и не помышлял, не имел против.
Тот же психологический механизм находим и в «Моцарте и Сальери». Сальери, друг, он же — отравитель, не выказывает Моцарту своей враждебности, напротив, откровенно выражает ему свое восхищение: «Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь; я знаю, я» (Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. М., 1976. Т. 4. С. 283). Убийственный яд, сей «последний дар Изоры», называет он «заветным даром любви», преподносимым в «чаше дружбы».
Эта демонстрируемая пелена любви, дружбы и даже заботы, в которую тщательно драпируется предатель («Берите Его и ведите Его осторожно»), сознательно посылающий своего избранника на смерть, возможно, более красноречиво свидетельствует о его помрачении, одержимости и духовном параличе, чем если бы он стал откровенно объяснять мотивы своих действий и проявлял откровенную враждебность.
Джотто. Поцелуй Иуды. 1303-1305 гг. Фрагмент фрески в Капелле Скровеньи в Падуе, Италия
“Поцелуй Иуды”. История вероломного предательства учеником своего учителя. Изображение этого сюжета из Нового Завета часто встречается и на фресках, и в псалтырях, и на холстах. Историю эту не раз изображали и до Джотто, и после него.
Но “Поцелуй Иуды” Джотто (1303-1305 гг.) особенный. Разница между его фреской и работами его предшественников колоссальная. Судите сами. Ниже – миниатюра из псалтыри 12 века.
Миниатюра “Поцелуй Иуды”. Псалтырь Мелисенды. Иерусалим (Византийская империя). 12 век (1131-1143 гг.). Хранится в Британской библиотеке, Лондон
Плоские фигуры. Лики вместо лиц. Складки одежды как будто живут своей жизнью. Неествественный полукруг из голов людей. Персонажи как будто висят в воздухе. А фигуры святого Петра и раба в правом углу рисунка раза в три меньше остальных фигур.
Дело в том, что средневековый мастер пренебрегал реалистичностью изображения. Так как физический мир был гораздо менее важен духовного. Зритель должен был сосредоточиться только на библейском сюжете.
А эта работа старшего современника Джотто. Гвидо да Сиена. Она была написана за 20 лет до “Поцелуя Иуды” Джотто. 
Гвидо да Сиена. Поцелуй Иуды. 1275-1280 гг. Хранится в Национальной пинакотеке г. Сиена, Италия
У Гвидо да Сиена фигуры уже хотя бы не висят в воздухе. Но иконописные каноны ещё явно преобладают. Лики вместо лиц. Золотой абстрактный фон.
Представьте, что подобные работы Джотто и видел. Но он смог каким-то чудом создать совершенно иное. Посмотрите на его фреску. 
Впервые художник делает фигуры объёмными. Впервые появляется композиция. Впервые мы видим настоящие эмоции. Много вот таких “впервые”.
Как ему это удалось? Очевидно, он должен был обладать незаурядным мышлением. Один случай из его жизни это подтверждает.
Характер Джотто
Выслушав посланника, Джотто взял кисть и нарисовал на листе бумаги идеально ровный круг. Какие-либо другие рисунки он передавать отказался. Посланник был уверен, что над ним подшутили. Но все-таки решил лист с кругом оставить в пачке рисунков других художников.
В Риме же мастерство художника оценили по достоинству. Джотто несколько лет выполнял заказы Папы и кардиналов.
Эта история раскрывает характер Джотто. Он был человеком дерзким, смелым, остроумным. Явно с оригинальным взглядом на жизнь. Это может обьяснить его склонность к новаторствам.
Джотто и Чимабуэ
Давайте сравним фреску Джотто с работой его учителя Чимабуэ. Тот также делал робкие попытки отойти от иконописных канонов. Но в этом ученик явно превзошёл учителя. 
Чимабуэ. Поцелуй Иуды. 1277-1280 гг. Фреска в церкви Сан-Франческо, г. Ассизи, Италия
У Чимабуэ мы уже видим синеву неба и элементы пейзажа вместо абстрактного золотого фона. Лица изображённых уже более-менее отличаются друг от друга.
Но все же Чимабуэ далеко до Джотто. В его фреске нет самых главных новаторств Джотто. Эмоций. И объема. А значит реалистичности.
Его фигуры плоские. Иуда словно приклеен к Иисусу. Да ещё и не дотягивается ногами до земли. Лицо Христа ничего не выражает. Фигуры Святого Петра с рабом в левом углу фрески очень малы по сравнению с другими персонажами.
Новаторства Джотто. Композиция. Объём.
А теперь взглянем ещё раз на фреску Джотто. Чтобы в полной мере осознать все его новаторство. Джотто. Поцелуй Иуды. 1303-1305 гг. Фреска в Капелле Скровеньи в Падуе, Италия
Джотто создаёт продуманную композицию. Композиционный центр совпадает с центром картины. Это головы Христа и Иуды. Джотто выделяет центр поднятой рукой священника и рукой с ножом святого Петра. Если мысленно провести линии от их рук, то они как раз сойдутся на головах главных героев.
До Джотто о композиции и не помышляли. Главных героев помещали посередине. Их выделяли большими размерами или парящими над всеми остальными. Второстепенные же герои изображались мельче или ниже.
Посмотрите, насколько фигуры у Джотто объемны. Мастер смело пользуются приёмом светотени. Конечно, его фигуры тяжеловесны и грузны. Ведь в то время живописцы не изучали анатомию человека. Зато драпировка одежды уже гораздо естественнее.
Немой диалог Христа и Иуды
Лица его героев индивидуальны. А главное они выражают эмоции. Чего только стоит немой диалог Христа и Иуды. Джотто. Поцелуй Иуды. 1303-1305 гг. Фрагмент фрески в Капелле Скровеньи в Падуе, Италия
Это уже не просто застывшие лики. Это два очень разных лица. Два разных взгляда. Благородное лицо Христа. Некрасивое лицо Иуды. Сила духа и принятие своей судьбы одного. Слабохарактерность и вероломство другого.
Иуда должен был по договорённости с охраной указать на Христа своим поцелуем. Он не стал показывать на него издалека, чтобы его не спутали в темноте с другим.
Однако сам поцелуй Джотто не показывает. Он показывает момент за секунду до этого. Иуда протянул своё лицо к лицу Христа. И тут пауза…
Их взгляды встретились. Мы словно видим, как маленькие глаза Иуды бегают по лицу Христа. Он ищет что-то в лице учителя. Он ждёт какой-то реакции. Возможно, осуждения или отвращения. Но не находит этого. Христос не отвечает ему.
Он смотрит спокойно. В его взгляде нет того, что предатель ожидает. Он не опускается до его уровня. Он выше этого.
Вот это столкновение высокого и низменного Джотто удалось показать очень выразительно.
Святой Петр и раб с отрезанным ухом
А теперь посмотрите на фигуры святого Петра и раба. И вспомните, как их изображали предшественники Джотто. 
Джотто. Поцелуй Иуды. 1303-1305 гг. Фреска в Капелле Скровеньи в Падуе, Италия
Их фигуры нормальных размеров. Они гармонично вписаны в композицию. Мы верим, что святой Петр пытается броситься на защиту Христа. Вытащил нож, чтобы поразить Иуду. Но отрезал ухо попавшего под руку человека. Он уже не просто прилеплен где-то сбоку. Он в толпе. Он зол.
Другие персонажи и скрытые символы
Джотто. Поцелуй Иуды. 1303-1305 гг. Фреска в Капелле Скровеньи в Падуе, Италия Еще один необычный момент. Это то, как Джотто передаёт напряжение людей. Обратите внимания на солдата в чёрном шлеме и красном плаще. Он весь подался вперёд. Он даже не замечает, что наступил на ногу сзади идущего. А тот тоже так сосредоточен, что не замечает боли.
Ещё один красивый элемент в своё творение вносит Джотто. На дальнем плане какой-то человек поднял вверх рог и трубит. Это означает скорое вознесение в Рай.
То есть Иуда ещё не успел поцеловать Христа, а ангел уже трубит об его воскрешении. Перед нашими глазами как бы проносятся все предстоящие страдания Христа. От поцелуя до воскрешения. Необыкновенно.
Джотто считается отцом Возрождения. До него – столетия иконописи. Когда человек был недостоин реалистичного изображения. И вдруг такой прорыв в лице одного мастера! У Джотто человек – главное действующее лицо. Именно такая центричность человека будет основной чертой Возрождения.
Правда произойдёт это только через пару столетий. А вот почему после Джотто Возрождение не наступило сразу, читайте в статье
Вконтакте О поцелуй, полный беззакония! О поцелуй, гибельный для души!
Один из наиболее волнующих моментов Нового Завета - поцелуй Иуды и арест Иисуса Христа. Извечная и острая тема духовного выбора, тема предательства и падения. Оттого такими современными, такими животрепещущими становятся полотна, написанные несколько сотен лет назад. Есть немало произведений искусства на тему «поцелуй Иуды», но достаточно рассмотреть два итальянских шедевра, чтобы глубоко проникнуться этим сюжетом и найти ответы на важные вопросы.
Художнику Джотто ди Бондоне (ок. 1267-1337) потребовалось немало времени и духовных сил, чтобы до конца понять причины страшного и горького предательства в ночном Гефсиманском саду, которое стало началом страстей Христовых. В результате в 1303-1305 годах он создал в капелле дель Арена в Падуе уникальные по своей силе и новаторские по художественному воплощению произведения. Впервые в истории европейской живописи художник мыслит себя свидетелем библейской истории. Он строит пространство как режиссер, вовлекая зрителя в евангельское событие как участника. По просьбе заказчика Энрико Скровеньи Джотто располагает фреску предательства Иуды слева от апсиды, акцентируя на ней внимание входящего в храм. В Евангелии сказано, что Иисус знал о предательстве Своего ученика – о том Он сказал апостолам во время последней трапезы. Тем самым Христос давал Иуде возможность покаяться и спасти свою душу. И делал это для него, а не для Себя, потому как потом произнес: Впрочем, Сын Человеческий идет, как писано о Нем, но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться
(Мф. 26. 24). Зная, что Христос принес Себя в жертву во имя спасения людей, можно понять всю тяжесть содеянного предателем. На фреске художник изображает следующую встречу с Иудой: Вот Иуда, один из двенадцати, пришел, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных. Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его. И, тотчас подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал Его
(Мф. 26. 47−49). Для Джотто эта сцена, прежде всего − диалог. Центром композиции являются лица Христа и Иуды – главное драматическое событие, а все окружающие их участники отступают на второй план. Джотто изображает совершенный образ Христа: благородное, серьезное лицо, высокое чело, золотые волосы, спокойный взор, сильная шея. Иуда же предстает перед нами отталкивающе-уродливым персонажем с вогнутом лбом, маленькими глазами, похожий на неандертальца. Впервые художник отождествляет внешние красоту и благородство с совершенством духовным и нравственным, а физическое уродство − с уродством душевным. Перед нами психологическая сцена безмолвного объяснения между двумя людьми, внутренний диалог, разговор глазами. Иуда Искариот снизу всматривается в Христа, он вопрошает, он ищет какого-то ответа. Христос не отвечает, спокойно смотрит, словно отражая взгляд ученика, потому что тот сделал свой выбор. Кажется, что происходит бурная сцена, но художник останавливает действие в кульминационный момент. Он как режиссер создает психологическую паузу за секунду до поцелуя. Джотто удивительно тонко и остро обнажает выяснение отношений в этой паузе. Что же подтолкнуло Иуду к этому падению? Все знали, что он был корыстолюбив. Искариот пошел к первосвященникам, когда увидел, что сестра Лазаря Мария помазала ноги Господа дорогим благовонием (см. Ин. 12. 3). Но тридцать серебряников были небольшой суммой, а Иисус Сам выбрал этого человека себе в ученики − дело не могло быть только в жадности. Иуда ждал Мессию как вождя, как могущественного монарха, который освободит народ Израиля и воссядет на престоле мирового государства. Он был готов терпеть, чтобы потом занять какой-либо государственный пост. Однако Христос оказался страдающим, кротким, любящим и отдающим Себя за спасение людей. В таком царстве не получится пользоваться привилегиями − нужно будет самому служить. Иуда не мог простить разочарования. Иуда не был нужен для того, чтобы Христос был схвачен. Иисус говорит об этом: «Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня; каждый день с вами сидел Я, уча в храме, и вы не брали Меня» (Мф. 26. 55). Выходит, что Иуда предал не Учителя, а свое ученичество, свою верность Христу. Он не какое-то воплощённое зло или слепое орудие в руках Бога, а всего лишь маленький человек, который вписывается в ситуацию и извлекает из неё выгоду, пусть и небольшую. Вот в чём подлинный трагизм этой фигуры. И совсем не заслуживает он того, чтобы быть терзаемым в девятом кругу ада, как это изображено у Данте. Он заслуживает только сочувствия − именно в силу своей малости, ничтожности, раздавленности, в силу того, что он осознал, сколь ужасно содеянное им. Толпа на картине изображена в ночи, на фоне неба полыхают факелы, зритель ощущает волнение и наэлектризованность атмосферы. Каждый свидетель ареста проникнулся событием. Молодой человек в правой части поглощен происходящим, он напряжен и сосредоточен до такой степени, что не чувствует на себе ногу стражника в железных поножах. Фигура первосвященника указывает на Христа, а слева Петр хлебным ножом отрезает ухо стражнику. Края фрески обрезаны по лицам и фигурам людей, которые не вмещаются в это пространство. Подобным композиционным приемом Джотто показывает, что событие выходит за пределы данного пространства и времени. Художник соединяет историческое, «сиюминутное» время и вечность. Джотто ди Бондоне – первый, кто сумел передать многовременность в одном изображении, раскрывая психологизм и драматизм происшедшего. Важно отметить, что на заднем плане один юноша из толпы трубит ввысь, указывая на воскрешение Христа из мертвых. В момент поцелуя Иуды, в момент начала Страстей Христовых Джотто воспевает главную идею пришествия Иисуса – славу бессмертию. Спустя триста лет другой гений по имени Микеланджело да Караваджо (1571-1610 гг.) напишет поцелуй Иуды в невиданной до того времени реалистической манере. В те времена искусство переживало очередной переворот. Высшее духовенство считало, что церковная живопись утратила духовную направленность и стала служить лишь декоративным целям. Теперь требовалось сделать упор на физическую достоверность христианства. Так в Милане возник темный впечатляющий реализм. Караваджо довел его до совершенства. Церковь возвела священный реализм в основной принцип. В «поцелуе Иуды» (1602 г., национальная галерея, Дублин) Караваджо избавляется от всего второстепенного, он отодвигает Петра и других участников на второй план, полностью сосредоточившись на эмоциональной составляющей события. Караваджо использует в этой картине крупный план как особенно выразительный и сильный прием воздействия на зрителя. Библейский сюжет становится сценой ареста, сценой насилия. До сих пор ни один художник не изображал это так реалистично. Это изображение перевернутого мира: Христос предан и схвачен, как обычный преступник. Фигура Христа представлена стоической, неподвижной. Иисус один противостоит лавине пришедших арестовывать его солдат. Движение Иуды неистовое, грубое и пугающее, его взгляд кажется почти безумным. В картине мало света − лишь лица, руки и доспехи выделяются на фоне символической черноты ночи. Темнота в этой сцене носит теологический характер. Если внимательно читать Евангелие, можно заметить: Иуда − всегда во тьме, а вокруг Спасителя − всегда свет. Иуда уходит в ночь, чтобы предать Иисуса. Когда Иуда приходит в Гефсиманский сад с теми, кто должен арестовать Иисуса, Христос восклицает, что наступает власть тьмы (Лк. 22. 53). Именно таков зрительный и цветовой ряд у текстов об Иуде. С момента предательства Христа на Иуду и человечество спускается тьма. Караваджо использовал темную грунтовку, против которой существовало предубеждение. В живописи Караваджо есть тайна, которую никто не может постичь: он создавал выразительный контраст между светом и тьмой. Угольно-черные доспехи доминируют на полотне. Отблески на их сияющей поверхности показывают игру света и тени, называемую кьяроскуро
, характерную для Караваджо. Так возникал символический замысел борьбы тьмы и света, жестокости и милосердия За основу композиции художник взял произведение А. Дюрера, но расширил его идею. Картина вызывает у зрителя ощущение растерянности из-за надвигающейся толпы. Руки Иисуса сплетены в жесте печали и страдания. Караваджо не любил делать эскизы, а предпочитал писать с живых моделей. Иуда так же, как и у Джотто, изображен за секунду до поцелуя. Но, в отличие от первого произведения, мы не видим диалога между Христом и учеником, потому что Иисус опустил взор. Так художник переносит акцент на страдания Христа и невинность его жертвы. Иисус пытается остановить Иуду Искариота, когда говорит: Что делаешь, делай скорее
(Ин. 13. 27) или: Друг, для чего ты пришёл?
(Мф. 26. 50). Христос пытается остановить Иуду, не лишая его внутренней свободы. Он делает это с помощью вопроса, а не прямого запрета. Иисус задает вопрос, но Иуда на него не отвечает. Тема предательства владела умами художников на протяжении веков. Караваджо был тронут и зачарован странным предательством с помощью поцелуя. Способ предательства также несет важную идею. Иуда сказал стражникам, что укажет на Христа своим поцелуем, даст знак. Почему он поцеловал Иисуса? Слово целовать по-гречески «филео», позже его использовали, чтобы показать сильную привязанность между близкими людьми. К тому времени, как было написано Евангелие, это слово означало приветствие среди близких друзей, которые связаны обязательством или заветом и которые относились друг к другу очень трепетно. Данное слово служит символом глубокой любви. Малознакомые люди не обменивались подобными приветствиями. Это свидетельствует о том, что отношения между Иисусом и Иудой Искариотом не были поверхностными. Причина, по которой Иуда мог так запросто подойти к Христу и поцеловать – это открытое сердце Иисуса. Иуда поцеловал Христа для того, чтобы предать его. Поцелуем верности, поцелуем завета он предал Господа в руки римских солдат.
О уступка геенне огненной!
Блудница, целовавшая ноги Владыки, душу свою очистила от скверны.
Этот же, поцеловав, душу свою погубил.
Она, целуя, список грехов своих разорвала,
этот же, целуя, вычеркнул себя из книг жизни.
О премудрость женщины! О неразумье ученика!
Когда она целовала ноги Владыки, ангелы радовались и венец ей готовили,
когда этот целовал — бесы радовались и сплетали веревку для повешения.
