Где хранить сбережения отец федор 12 стульев. Собственный свечной завод

Через три дня после сделки концессионеров с монтером Мечниковым театр Колумба выехал в Тифлис по железной дороге через Махачкалу и Баку. Все эти три дня концессионеры, не удовлетворившиеся содержимым вскрытых на Машуке двух стульев, ждали от Мечникова третьего, последнего из колумбовских стульев. Но монтер, измученный нарзаном, обратил все двадцать рублей на покупку простой водки и дошел до такого состояния, что содержался взаперти - в бутафорской.

Вот вам и Кислые воды! - заявил Остап, узнав об отъезде театра. - Сучья лапа этот монтер. Имей после этого дело с теаработниками!

Остап стал гораздо суетливее, чем прежде. Шансы на отыскание сокровищ увеличились безмерно.

- В Тифлисе, - сказал Остап, - нам нечего лениться . Нужны деньги на поездку во Владикавказ. Оттуда мы поедем в Тифлис на автомобиле по Военно-Грузинской дороге. Очаровательные виды. Захватывающий пейзаж. Чудный горный воздух! И в финале - всего сто пятьдесят тысяч рублей ноль ноль копеек. Есть смысл продолжать заседание.

Но выехать из Минеральных Вод было не так-то легко. Воробьянинов оказался бездарным железнодорожным зайцем, и так как попытки его сесть в поезд оказались безуспешными, то ему пришлось выступить около «Цветника» в качестве бывшего попечителя учебного округа. Это имело весьма малый успех. Два рубля за двенадцать часов тяжелой и унизительной работы. Сумма, однако, достаточная для проезда во Владикавказ.

В Беслане Остапа, ехавшего без билета, согнали с поезда, и великий комбинатор дерзко бежал за поездом версты три, грозя ни в чем не виновному Ипполиту Матвеевичу кулаком. После этого Остапу удалось вскочить на ступеньку медленно подтягивающегося к Кавказскому хребту поезда. С этой позиции Остап с любопытством взирал на развернувшуюся перед ним панораму кавказской горной цепи.

Был четвертый час утра. Горные вершины осветились темно-розовым солнечным светом. Горы не понравились Остапу.

Слишком много шику! - сказал он. - Дикая красота. Воображение идиота. Никчемная вещь.

У Владикавказского вокзала приезжающих ждал большой открытый автобус Закавтопромторга, и ласковые люди говорили:

Кто поедет по Военно-Грузинской дороге - тех в город везем бесплатно.

Куда же вы, Киса? - сказал Остап. - Нам в автобус. Пусть везут, раз бесплатно. Подвезенный автобусом к конторе Закавтопромторга, Остап, однако, не поспешил записаться на место в машине. Оживленно беседуя с Ипполитом Матвеевичем, он любовался опоясанной облаком Столовой горой и, находя, что гора действительно похожа на стол, быстро удалился.

Во Владикавказе пришлось просидеть несколько дней. Но все попытки достать деньги на проезд по Военно-Грузинской дороге или совершенно не приносили плодов, или давали средства, достаточные лишь для дневного пропитания. Попытка взимать с граждан гривенники не удалась. Кавказский хребет был настолько высок и виден, что брать за его показ деньги не представлялось возможным. Его было видно почти отовсюду. Других же красот во Владикавказе не было. Что же касается Терека, то протекал он мимо «Трека», за вход в который деньги взимал город без помощи Остапа. Сбор подаяний, произведенный Ипполитом Матвеевичем, принес за два дня тринадцать копеек.

Тогда Остап извлек из тайников своего походного пиджака колоду карт и, засев у дороги при выезде из города, затеял игру в три карты. Рядом с ним стоял проинструктированный Ипполит Матвеевич, который должен был играть роль восторженного зрителя, удивленного легкостью выигрыша. Позади друзей в облаках рисовались горные кряжи и снежные пики.

- Красненькая выиграет, черненькая проиграет! - кричал Остап.

Перед собравшейся толпой соплеменных гор, ингушей и осетинов в войлочных шляпах Остап бросал рубашками вверх три карты, из которых одна была красной масти и две - черной. Любому гражданину предлагалось поставить на красненькую карту любую ставку. Угадавшему Остап брался уплатить на месте.

- Красненькая выиграет, черненькая проиграет! Заметил - ставь! Угадал - деньги забирай! Горцев тешила простота игры и легкость выигрыша. Красная карта на глазах у всех ложилась направо или налево, и не было никакого труда угадать, куда она легла.

Зрители постепенно стали втягиваться в игру, и Остап для блезира уже проиграл копеек сорок. К толпе присоединился всадник в коричневой черкеске, в рыжей барашковой шапочке и с обычным кинжалом на впалом животе.

- Красненькая выиграет, черненькая проиграет! - запел Остап, подозревая наживу. - Заметил - ставь! Угадал - деньги забирай!

Остап сделал несколько пассов и метнул карты.

- Вот она! - крикнул всадник, соскакивая с лошади. - Вон красненькая! Я хорошо заметил!

- Ставь деньги, кацо, если заметил, - сказал Остап.

- Проиграешь! - сказал горец.

- Ничего. Проиграю - деньги заплачу, - ответил Остап.

- Десять рублей ставлю.

- Поставь деньги.

Горец распахнул полы черкески и вынул порыжелый кошель.

- Вот красненькая! Я хорошо видел. Игрок приподнял карту. Карта была черная.

- Еще карточку? - спросил Остап, пряча выигрыш.

- Бросай. Остап метнул.

Горец проиграл еще двадцать рублей. Потом еще тридцать. Горец во что бы то ни стало решил отыграться. Всадник пошел на весь проигрыш. Остап, давно не тренировавшийся в три карточки и утративший былую квалификацию, передернул на этот раз весьма неудачно.

- Отдай деньги! - крикнул горец.

- Что?! - закричал Остап. - Люди видели! Никакого мошенства!

- Люди видели, не видели - их дело. Я видел, ты карту менял, вместо красненькой черненькую клал! Давай деньги назад!

С этими словами горец подступил к Остапу. Великий комбинатор стойко перенес первый удар по голове и дал ошеломляющую сдачу. Тогда на Остапа набросилась вся толпа. Ипполит Матвеевич убежал в город. Вспыльчивые ингуши били Остапа недолго. Они остыли так же быстро, как остывает ночью горный воздух. Через десять минут горец с отвоеванными общественными деньгами возвращался в свой аул, толпа возвратилась к будничным своим делам, а Остап, элегантно и далеко сплевывая кровь, сочившуюся из разбитой десны, поковылял на соединение с Ипполитом Матвеевичем.

Довольно, - сказал Остап, - выход один: идти в Тифлис пешком. В пять дней мы пройдем двести верст. Ничего, папаша, очаровательные горные виды, свежий воздух... Нужны деньги на хлеб и любительскую колбаску. Можете прибавить к своему лексикону несколько итальянских фраз, это уж как хотите, но к вечеру вы должны насобирать не меньше двух рублей!.. Обедать сегодня не придется, дорогой товарищ. Увы! Плохие шансы!..

Спозаранку концессионеры перешли мостик через Терек, обошли казармы и углубились в зеленую долину, по которой шла Военно-Грузинская дорога.

Нам повезло, Киса, - сказал Остап, - ночью шел дождь, и нам не придется глотать пыль. Вдыхайте, предводитель, чистый воздух. Пойте. Вспоминайте кавказские стихи. Ведите себя как полагается!..

Но Ипполит Матвеевич не пел и не вспоминал стихов. Дорога шла на подъем. Ночи, проведенные под открытым небом, напоминали о себе колотьем в боку, тяжестью в ногах, а любительская колбаса - постоянной и мучительной изжогой. Он шел, склонившись набок, держа в руке пятифунтовый хлеб, завернутый во владикавказскую газету, и чуть волоча левую ногу.

Опять идти! На этот раз в Тифлис, на этот раз по красивейшей в мире дороге. Ипполиту Матвеевичу было все равно. Он не смотрел по сторонам, как Остап. Он решительно не замечал Терека, который начинал уже погромыхивать на дне долины. И только сияющие под солнцем ледяные вершины что-то смутно ему напоминали - не то блеск бриллиантов, не то лучшие глазетовые гробы мастера Безенчука.

До первой почтовой станции - Балты - путники шли в сфере влияния Столовой горы. Ее плотный слоновый массив с прожилками снега шел за ними верст десять. Путников обогнал сначала легковой автомобиль Закавтопромторга, через полчаса - автобус, везший не менее сорока туристов и не больше ста двадцати чемоданов.

- Кланяйтесь Казбеку! - крикнул Остап вдогонку машине. - Поцелуйте его в левый ледник! После автомобилей долго еще в горах пахло бензинным перегаром и разогретой резиной. Звонко бренча, обгоняли путников арбы горцев. Навстречу из-за поворота выехал фаэтон. В Балте Остап выдал Ипполиту Матвеевичу вершок колбасы и сам съел вершка два.

- Я кормилец семьи, - сказал он, - мне полагается усиленное питание.

После Балты дорога вошла в ущелье и двинулась узким карнизом, высеченным в темных отвесных скалах. Спираль дороги завивалась кверху, и вечером концессионеры очутились на станции Ларс в тысяче метров над уровнем моря.

Переночевали в бедном духане бесплатно и даже получили по стакану молока, прельстив хозяина и его гостей карточными фокусами.

Утро было так прелестно, что даже Ипполит Матвеевич, спрыснутый горным воздухом, зашагал бодрее вчерашнего.

За станцией Ларс сейчас же встала грандиозная стена Бокового хребта. Долина Терека замкнулась тут узкими теснинами. Пейзаж становился все мрачнее, а надписи на скалах многочисленнее. Там, где скалы так сдавили течение Терека, что пролет моста равен всего десяти саженям, там концессионеры увидели столько надписей на скалистых стенках ущелья, что Остап, забыв о величественности Дарьяльского ущелья, закричал, стараясь перебороть грохот и стоны Терека:

Великие люди! Обратите внимание, предводитель. Видите, чуть повыше облака и несколько ниже орла. Надпись: «Коля и Мика, июль 1914 г.» Незабываемое зрелище! Обратите внимание на художественность исполнения! Каждая буква величиною в метр и нарисована масляной краской! Где вы сейчас, Коля и Мика?

Задумался и Ипполит Матвеевич.

Где вы, Коля и Мика? И что вы теперь, Коля и Мика, делаете? Разжирели, наверное, постарели? Небось теперь и на четвертый этаж не подыметесь, не то что под облака - имена свои рисовать.

Где же вы, Коля, служите? Плохо служится, говорите? Золотое детство вспоминаете? Какое же оно у вас золотое? Это пачканье-то ущелий вы считаете золотым детством? Коля, вы ужасны! И жена ваша Мика противная женщина, хотя она виновата меньше вашего. Когда вы чертили свое имя, вися на скале, Мика стояла внизу на шоссе и глядела на вас влюбленными глазами. Тогда ей казалось, что вы второй Печорин. Теперь она знает, кто вы такой. Вы просто дурак! Да, да, все вы такие - ползуны по красотам! Печорин, Печорин, а там, гляди, по глупости отчета сбалансировать не можете!

Киса, - продолжал Остап, - давайте и мы увековечимся. Забьем Мике баки. У меня, кстати, и мел есть! Ей-богу, полезу сейчас и напишу: «Киса и Ося здесь были».

И Остап, недолго думая, сложил на парапет, ограждавший шоссе от кипучей бездны Терека, запасы любительской колбасы и стал подниматься на скалу.

Ипполит Матвеевич сначала следил за подъемом великого комбинатора, но потом рассеялся и, обернувшись, принялся разглядывать фундамент замка Тамары, сохранившийся на скале, похожей на лошадиный зуб.

В это время, в двух верстах от концессионеров, со стороны Тифлиса в Дарьяльское ущелье вошел отец Федор. Он шел мерным солдатским шагом, глядя только вперед себя твердыми алмазными глазами и опираясь на высокую клюку с загнутым концом, как библейский первосвященник.

На последние деньги отец Федор доехал до Тифлиса и теперь шагал на родину пешком, питаясь доброхотными даяниями. При переходе через Крестовый перевал (2345 метров над уровнем моря) его укусил орел. Отец Федор замахнулся на дерзкую птицу клюкою и пошел дальше. Он шел, запутавшись в облаках, и бормотал:

Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены!

Эту же фразу он повторял, войдя в Дарьяльское ущелье. Расстояние между врагами сокращалось. Поворотив за острый выступ, отец Федор налетел на старика в золотом пенсне.

Ущелье раскололось в глазах отца Федора. Терек прекратил свой тысячелетний крик. Отец Федор узнал Воробьянинова. После страшной неудачи в Батуме, после того, как все надежды рухнули, новая возможность заполучить богатство повлияла на отца Федора необыкновенным образом.

Он схватил Ипполита Матвеевича за тощий кадык и, сжимая пальцы, закричал охрипшим голосом:

Куда девал сокровище убиенной тобою тещи?

Ипполит Матвеевич, ничего подобного не ждавший, молчал, выкатив глаза так, что они почти соприкасались со стеклами пенсне.

Говори! - приказывал отец Федор. - Покайся, грешник! Воробьянинов почувствовал, что теряет дыхание.

Тут отец Федор, уже торжествовавший победу, увидел прыгавшего по скале Бендера. Технический директор спускался вниз, крича во все горло:

Дробясь о мрачные скалы, Кипят и пенятся валы!..

Великий испуг поразил сердце отца Федора. Он машинально продолжал держать предводителя за горло, но коленки у него затряслись.

А, вот это кто?! - дружелюбно закричал Остап. - Конкурирующая организация!

Отец Федор не стал медлить. Повинуясь благодетельному инстинкту, он схватил концессионную колбасу и хлеб и побежал прочь.

Бейте его, товарищ Бендер, - кричал с земли отдышавшийся Ипполит Матвеевич.

Лови его! Держи!

Остап засвистал и заулюлюкал.

Тю-у-у! - кричал он, пускаясь вдогонку. - Битва при пирамидах или Бендер на охоте! Куда же вы бежите, клиент? Могу вам предложить хорошо выпотрошенный стул!

Отец Федор не выдержал муки преследования и полез на совершенно отвесную скалу. Его толкало вверх сердце, поднимавшееся к самому горлу, и особенный, известный только одним трусам, зуд в пятках. Ноги сами отрывались от гранитов и несли своего повелителя вверх.

У-у-у! - кричал Остап снизу. - Держи его!

Он унес наши припасы! - завопил Ипполит Матвеевич, подбегая к Остапу.

Стой! - загремел Остап. - Стой, тебе говорю!

Но это придало только новые силы изнемогшему было отцу Федору. Он взвился и в несколько скачков очутился сажен на десять выше самой высокой надписи.

Отдай колбасу! - взывал Остап. - Отдай колбасу, дурак! Я все прощу!

Отец Федор уже ничего не слышал. Он очутился на ровной площадке, забраться на которую не удавалось до сих пор ни одному человеку. Отцом Федором овладел тоскливый ужас. Он понял, что слезть вниз ему никак невозможно. Скала шла и опускалась на шоссе перпендикулярно, и об обратном спуске нечего было и думать. Он посмотрел вниз. Там бесновался Остап, и на дне ущелья поблескивало золотое пенсне предводителя.

Я отдам колбасу! - закричал отец Федор. - Снимите меня!

В ответ грохотал Терек и из замка Тамары неслись страстные крики. Там жили совы.

Сними-ите меня! - жалобно кричал отец Федор.

Он видел все маневры концессионеров. Они бегали под скалой и, судя по жестам, мерзко сквернословили.

Через час легший на живот и спустивший голову вниз отец Федор увидел, что Бендер и Воробьянинов уходят в сторону Крестового перевала.

Спустилась быстрая ночь. В кромешной тьме и в адском гуле под самым облаком дрожал и плакал отец Федор. Ему уже не нужны были земные сокровища. Он хотел только одного - вниз, на землю.

Ночью он ревел так, что временами заглушал Терек, а утром подкрепился любительской колбасой с хлебом и сатанински хохотал над пробегавшими внизу автомобилями. Остаток дня он провел в созерцании гор и небесного светила - солнца. Ночью он увидел царицу Тамару. Царица прилетела к нему из своего замка и кокетливо сказала:

Соседями будем.

Матушка! - с чувством сказал отец Федор. - Не корысти ради...

Знаю, знаю, - заметила царица, - а токмо волею пославшей тя жены.

Откуда ж вы знаете? - удивился отец Федор.

Да уж знаю. Заходили бы, сосед. В шестьдесят шесть поиграем! А? Она засмеялась и улетела, пуская в ночное небо шутихи.

На третий день отец Федор стал проповедовать птицам. Он почему-то склонял их к лютеранству.

Направо - замок Тамары, - говорили опытные проводники, - а налево живой человек стоит, а чем живет и как туда попал - тоже неизвестно.

И дикий же народ! - удивлялись экскурсанты. - Дети гор!

Шли облака. Над отцом Федором кружились орлы. Самый смелый из них украл остаток любительской колбасы и взмахом крыла сбросил в пенящийся Терек фунта полтора хлеба. Отец Федор погрозил орлу пальцем и, лучезарно улыбаясь, прошептал:

Птичка божия не знает ни заботы, ни труда, хлопотливо не свивает долговечного гнезда. Орел покосился на отца Федора, закричал «ку-ку-ре-ку» и улетел.

Ах, орлуша, орлуша, большая ты стерва!

Через десять дней из Владикавказа прибыла пожарная команда с надлежащим обозом и принадлежностями и сняла отца Федора. Когда его снимали, он хлопал руками и пел лишенным приятности голосом: И будешь ты цар-р-рицей ми-и-и-и-рра, подр-р-руга ве-е-ечная моя! И суровый Кавказ многократно повторил слова М. Ю. Лермонтова и музыку А. Рубинштейна.

Не корысти ради, - сказал отец Федор брандмейстеру, - а токмо... Хохочущего священника на пожарной колеснице увезли в психиатрическую лечебницу.

Вне всяких сомнений, «Двенадцать стульев» Гайдая — фильм прекрасный, хоть по каким меркам. Но после картины Захарова я воспринимаю его по-другому, невольно сравниваю эти два варианта и прихожу к выводу, что версия Гайдая во многом уступает захаровской. И вовсе не потому, что последнюю я посмотрела раньше. Как раз напротив — первей я увидела некоторые отрывки из ленты Леонида Иовича и подумала: ну что, прикольная комедия… Однако, прочитав роман, я поняла, что «Двенадцать стульев» — не столько прикольная(читай — эксцентрическая) комедия, сколько ироническая трагикомическая сатира. Опасно смотреть фильм Гайдая, не читая саму книгу — у зрителя может сложиться принципиально неверное представление об этом произведении(что я неоднократно замечала в Сети).

Итак. Остап Бендер. Безусловно, по типажу Гомиашвили подходит — высокий широкоплечий брюнет, а что грузин — ну, папа был турецкоподданным, так почему бы маме не быть грузинкой. Но образ неглубокий, что и сам актёр признавал. А, между прочим, он хотел его побольше раскрыть, да Гайдай не позволил. Неубедителен он в этой роли. Иронии, цинизма, романтизма — всего дефицит. Нет, такому комбинатору я определённо не отдала бы ключ от квартиры, где деньги лежат.

Киса-Филиппов. Та же история. Внешне — в яблочко: высокий, худощавый, с усами, пусть и не вполне горизонтальными(хотя на Милюкова, как у Ильфа с Петровым, не похож). Но образ — опять же — поверхностный. В книге отец русской демократии прежде всего не комичен, а страшен. Страшен в первую очередь тем, что может сблизиться с человеком ради денег и ради денег же его и убить. А здесь у зрителя — хиханьки да хаханьки сплошные. И потом, по роману Воробьянинов меняется — точнее, деградирует, а здесь он статичен.

Отец Фёдор. И снова хочется процитировать Станиславского — «не верю!» Ну не удался Пуговкину образ одержимого наживой священнослужителя. Пришедши к Брунсу, он отнюдь не «измучен длительными странствиями». Наверное, сам актёр был добрым человеком. Это, конечно, положительно, но удавались же другим таким артистам роли неприятных личностей! Ему — увы, нет. А ведь Фёдор Востриков — не безобидный батюшка-мечтатель, а зловредный попяра, вследствие многих обстоятельств превратившийся из надменного и высокомерного в обезумевшего и жалкого.

Тёща. Образ тоже не пошёл совершенно(пусть он и колоритен донельзя, но практически не соответствует книжному описанию). Но вот что хорошо, так это зычный, как в романе, бас. У Пельтцер такого не было. «Эполет!..»

Альхен Шпигеля. Больно уж неестестенное у него смущение. Но удачно показано то, что при «своих» он не стесняется, а перед вышестоящими лебезит. Очень типично.

Елена Станиславовна Боур. Судя по всему, она должна была быть ровесницей Воробьянинову. Тому было 50 с хвостиком, хоть он и назывался «стариком»(в представлении некоторых старость чуть не с 30 лет, но мы их в расчёт не берём), Богдановой-Чесноковой же явно больше. Кроме того, по ней не скажешь(как по Орловой), что во время оно она и впрямь была «к поцелуям зовущей».

Полесов В. М. Самый неудачный образ в картине. И я даже не буду прибавлять «на мой взгляд», ибо это факт. Кто такой этот Полесов, откуда он взялся и какого чёрта там делает — загадка. У Гайдая он — всего лишь связующее звено между Кисой и его старой знакомой, в то время как у Ильфа&Петрова и Захарова — колоритнейшая личность. И ещё: почему его играл такой возрастной актёр, как Горлов? В книге возраст слесаря-интеллигента прямо не указывался, но по работоспособности можно догадаться, что ему лет 30-40. Не 60 же!

Эллочка Щукина. Ну что ж, в сущности неплохо. Но опять же, нет глубины образа. В книге и у Захарова же она была не просто барышней с лексиконом из 30ти слов, а изо всех сил стремилась превзойти «Вандербильдиху». К тому же у этой героини была лишь одна примета — «она была красива», Воробьёва же скорее просто миловидна.

Мадам Грицацуева. Вне всяких сомнений, у подавляющего большинства данный персонаж ассоциируется именно с Крачковской. Но назвать её «мечтой поэта» язык не повернётся. Да, этот эпитет носит оттенок лёгкой иронии, но ведь он и впрямь должен означать некоторую романтичность. Крачковская же чересчур комична.

Кислярский. Ну не закатывал в оригинале сей персонаж истерик, и в обморок не грохался. Слишком много эксцентрики в образе.

Ясулович — достойная альтернатива Абдулову(хотя вполне можно было бы обойтись и без эротизма излишнего), Этуш — относительно достойная альтернатива Светину(плюс в том, что у Гайдая присутствовало шедевральное изречение «Мусик, где гусик?», коего у Захарова не было). В роли Мусика же Гребешкова даже удачнее, чем Соколова.

Монтёр Мечников и одноглазый гроссмейстер — исключительно яркие персонажи. Ну так это ж Вицин и Крамаров. Более того, в захаровской версии эти актёры воплотили куда более запоминающиеся образы.

В данной экранизации отсутствуют некоторые герои, как то: Фима Собак и Безенчук. Но Фима Собак-то ладно, бог с ней. Но что за фильм без такой фигуры, как гробовых дел мастер?!..

Многочисленные отступления от книги, начиная от мелочей, вроде того, что носков на комбинаторе не было, и заканчивая такими немаловажными моментами, как то, что в театре «Колумб» не «Ревизор» показывали, а «Женитьбу», попугай заговорил лишь единожды, а о судьбе последнего стула Киса узнал несколько иначе. Ладно, признаем, что всё это тонкие режиссёрские находки.

Но главная-то ошибка Гайдая была в том, что он снимал «Стулья» так, словно это «Операция Ы» или «Бриллиантовая рука» какая. Прекрасные фильмы, но «Двенадцать стульев» — жанр несколько другой. Я, конечно, не знаю, что сказали бы сами авторы книги об этой экранизации, но просто уверена, что бесконечные погони(очень утомляют, кстати) и традиционные гайдаевские штучки они бы не оценили.

А уж финал, по-моему, вообще не выдерживает критики.

Справедливости ради всё же замечу, что некоторые эпизоды картины ничем не уступают их аналогам в захаровской версии, а порой даже превосходят: парикмахерские процедуры, которые Остап производил с Кисой, песня старушек, надпись «ноги» на одеяле… В этом плане лента Гайдая, можно даже сказать, дополняет ленту Захарова. Однако в целом же, на мой взгляд, вариант Леонида Иовича изрядно проигрывает более поздней экранизации.

Образ

Изображен как шустрый, недалёкий и беспринципный предприниматель, использовавший исповедь в корыстных целях.

Мечтал отец Востриков о собственном свечном заводе. Терзаемый видением больших заводских барабанов, наматывающих толстые восковые канаты, отец Фёдор изобретал различные проекты, осуществление которых должно было доставить ему основной и оборотный капиталы для покупки давно присмотренного в Самаре заводика.

Прошлая жизнь

В первоначальной, полной версии романа «Двенадцать стульев » () приведены подробности из прошлой жизни отца Фёдора и его предпринимательской деятельности, не вошедшие в окончательную редакцию.

• Перейдя из семинарии в университет и проучившись на юридическом факультете три года, Востриков в 1915 году убоялся возможной мобилизации и снова пошёл по духовной линии. Сперва был рукоположен в диаконы, а потом посвящен в сан священника и назначен в уездный город N. И всегда, во всех этапах духовной и гражданской карьеры, отец Федор оставался стяжателем.

• Нерка - так звали суку французского бульдога, которую отец Федор с преогромным трудом купил за 40 рублей на Миусском рынке, в Москве, чтобы свести с «мордатым, вечно чихающим кобельком секретаря уисполкома» . Дело потерпело провал из-за неведомо откуда взявшегося одноглазого пса Марсика, который своим вмешательством испортил все три приплода. Так распался «конский завод» и мечты о верном, постоянном доходе.

• Мыловарня. Отец Федор вдруг начинал варить мраморное стирочное мыло; наваривал его пуды, но хотя мыло, по его уверению, заключало в себе огромный процент жиров, оно не мылилось и вдобавок стоило втрое дороже, чем «плугимолотовское». Мыло долго потом мокло и разлагалось в сенях, так что Катерина Александровна, проходя мимо него, даже всплакивала. А ещё потом мыло выбрасывали в выгребную яму.

• Разведение кроликов. Прочитав в каком-то животноводческом журнале, что мясо кроликов нежно, как у цыпленка, что плодятся они во множестве и что разведение их может принести рачительному хозяину немалые барыши, отец Федор немедленно обзавелся полдюжиной производителей. Так как кроликов никто не покупал, Востриковы решили давать вкусные домашние обеды… Новая затея имела большой успех… С кроликов не успевали сдирать шкурки. Целую неделю дело шло великолепно, потом произошел совершенно непредвиденный случай… Работники находящегося по соседству кооператива выкатили бочку гнилой капусты, привлеченные пикантным запахом, кролики сбежались к яме, и уже на другое утро среди нежных грызунов начался мор. Свирепствовал он всего только три часа, но уложил всех 240 производителей и весь не поддающийся учету приплод.

Ключевые фразы

Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя супруги!
- Куда девал сокровище убиенной тобою тёщи?
- Товар нашел вышли двести тридцать телеграфом продай что хочешь Федя
- Я отдам колбасу! Снимите меня!
- Птицы, покайтесь в своих грехах публично!

Киновоплощения

Памятники отцу Фёдору

• Памятник отцу Фёдору в виде артиста Михаила Пуговкина с чайником на первой платформе Южного вокзала Харькова .

Литературные аллюзии

Примечания

См. также

• Памятники героям произведений Ильфа и Петрова в Харькове
• Дядя Фёдор - персонаж произведений Эдуарда Успенского .

Желание обрести сокровища заставляет героя странствовать по городам и противостоять проискам конкурентов. Образ персонажа и его роль в романе были неоднозначно восприняты критиками и послужили поводом для литературной полемики.

История персонажа

Первая версия романа «Двенадцать стульев», опубликованная в журнале «Тридцать дней » (1928), отличалась от его последующих редакций. Готовя книжное издание произведения, Ильф и Петров внесли серьёзные коррективы в текст, переработали отдельные главы и эпизоды. По словам литературного критика Бориса Галанова , писатели избавились от многочисленных «мелких, осколочных, пустяковых» подробностей, присутствовавших в изначальном варианте, и одновременно насытили книгу по-настоящему яркими деталями. Исправления коснулись и одного из самых заметных персонажей романа - отца Фёдора Вострикова. Если в «Тридцати днях» конкурент Остапа Бендера и Кисы Воробьянинова выглядел «чисто водевильным » героем, точно сошедшим со страниц ранних комических миниатюр Ильфа и Петрова, то в более поздних редакциях авторы добавили ему «новых красок» .

Согласно первой версии, предпринимательский пыл отца Фёдора не ограничивался разведением кроликов и созданием «мраморного стирочного мыла»; в перечень проектов Вострикова по скорейшему обогащению входила также собака Нерка, купленная им «за 40 рублей на Миусском рынке». Она должна была приносить регулярный элитный приплод от жениха-медалиста, однако на пути к грядущему богатству встал «одноглазый, известный всей улице своей порочностью пёс Марсик» .

Второе приключение в том, что я купил зонтик… Поставил в уголок зонтик и вышел, забыв про него. Через полчаса спохватился, иду и не нахожу: унесли Воскресенье, завтра закрыты лавки, если и завтра дождь, то что со мной будет. Пошёл и купил, и кажется, подлейший, шёлковый, за 14 марок (по нашему до 6 руб.). Из письма Ф. М. Достоевского к жене

Да! Совсем было позабыл рассказать тебе про странный случай, происшедший со мной сегодня. Любуясь тихим Доном, стоял я у моста. Тут поднялся ветер и унёс в реку картузик брата твоего булочника. Пришлось пойти на новый расход: купил английский кепи за 2 р. 50 к . Из письма отца Фёдора к Катерине Александровне

Рецензии и полемика

В одной из первых значительных рецензий на роман, появившейся в «Литературной газете » летом 1929 года, говорилось о том, что Ильфу и Петрову удалось совместить в своём произведении иронию, такт и насмешку. Автор публикации Анатолий Тарасенков отозвался о «Двенадцати стульях» в целом одобрительно и рекомендовал их для дальнейших изданий. Единственное, что показалось критику лишним, - это сюжетная линия, связанная с отцом Фёдором: она, по мнению Тарасенкова, была «чисто искусственно прилеплена к основному сюжету романа и сделана слабо» .

Дискуссия вокруг этого персонажа продолжилась и спустя десятилетия. Если Бенедикт Сарнов считал, что имитация стиля классика, присутствующая в письмах отца Фёдора к жене Катерине Александровне, является оправданной, особенно с учётом того, что Фёдор Михайлович и сам порой прибегал «к такому же пародированию чужих текстов», то литературовед Людмила Сараскина в ответ назвала Ильфа и Петрова «новыми растиньяками », нанёсшими «удар „по вершинным точкам“ Достоевского» .

Характер и судьба

Отцу Фёдору не повезло не только с критиками - его романная участь также оказалась «не только комичной, но и трагичной». Ни один из придуманных им способов обогащения не обернулся успехом, в том числе и погоня за сокровищами Клавдии Ивановны Петуховой. Сначала незадачливый «охотник за бриллиантами» стал жертвой манипуляций заведующего архивом Варфоломея Коробейникова; затем, держа в руках ордер на гарнитур генеральши Поповой, Востриков в поисках бесполезной мебели скитался по стране; приобретя, наконец, стулья и не обнаружив в них клада, он остался в полном одиночестве «за пять тысяч километров от дома, с двадцатью рублями в кармане» .

Диапазон мнений об отце Фёдоре достаточно велик. Борис Галанов увидел в персонаже «стяжателя», которым Востриков оставался «на всех этапах своей духовной и гражданской карьеры» . С ним согласна литературовед Ванда Супа (польск. Wanda Supa ), считающая, что образ этого персонажа несёт в себе черты корыстолюбивых мольеровских героев . К числу защитников Вострикова относится Яков Лурье - по его мнению, отец Фёдор «наивен и добродушен», а его трагическая судьба сродни истории Паниковского из романа «Золотой телёнок » - героев объединяет не только печальный финал, но и «тема бунта маленького человека », восходящая опять-таки к Достоевскому .

Маршрут героя

Дочь Ильи Ильфа - Александра Ильинична - в статье «Муза дальних странствий» прослеживает маршруты «охотников за бриллиантами», отмечая, что в отдельных точках они у конкурентов совпадают, затем расходятся и полностью совмещаются ближе к завершению романа. Маршрут отца Фёдора включает не менее десяти ключевых точек: уездный город N → Старгород → Харьков → Ростов-на-Дону → Баку → Зелёный Мыс → Махинджаури → Батум → Тифлис → Крестовый перевал → Дарьяльское ущелье .

О своих путевых впечатлениях герой рассказывает в письмах, в каждом из которых присутствует неизменная тема: «Брунса здесь уже нет». В письме, отправленном из Харькова, Востриков просит жену занять у зятя 50 рублей и выслать их в Ростов. С донских берегов отец Фёдор оповещает Катерину Александровну об «ужасной дороговизне» и предлагает ей готовиться к новым расходам: на сей раз нужно продать «диагоналевый студенческий мундир». О Баку путешественник рассказывает как о большом городе, который «живописно омывается Каспийским морем », и тут же добавляет, что добраться до Брунса, живущего теперь на Зелёном Мысу, не может из-за отсутствия денег: «Вышли 20 сюда телеграфом». Затем письма сменяются телеграммами: отец Фёдор срочно просит матушку продать что угодно и отправить 200 рублей на приобретение «найденного товара»; та, в свою очередь, откликается отчаянной депешей: «Продала всё осталась без одной копейки… Катя» .

Киновоплощения

В разные годы роль отца Фёдора исполняли Рэм Лебедев , Михаил Пуговкин , Ролан Быков , Дом Делуиз и другие актёры. Среди многочисленных экранизаций романа литератор Борис Рогинский отдельно выделил киноверсию Леонида Гайдая , в которой интерьер жилища Востриковых напоминает убранство музея Фёдора Достоевского :

А ещё Ильф и Петров иногда подписывались псевдонимом - Ф. Толстоевский. Их маленькое озорство превратилось у Гайдая в большое хулиганство. Впрочем, как и у них, совершенно беззлобное и довольно надёжно скрытое .

Отец Фёдор в трактовке Пуговкина - отнюдь не негодяй. Его герой, попав в ситуацию искушения, не может не воспользоваться подвернувшимся случаем; он искренне верит, что сокровища мадам Петуховой теперь никому не принадлежат и обрести их сможет тот, кто окажется ловчее и проворнее. Однако путь к бриллиантам оказывается настолько тернистым, что персонаж Пуговкина не в состоянии долго сохранять изначальное благодушие - он «сначала как бы разогревается, затем плавится, доходит до красного каления, пока не взрывается и не погибает под страшным прессом рухнувшей надежды» .

Памятник отцу Фёдору

В 2001 году в Харькове был поставлен памятник Фёдору Вострикову. Романный персонаж внешне похож на исполнителя роли отца Фёдора в гайдаевской картине Михаила Пуговкина - это путешественник, держащий в руках чайник и письмо Катерине Александровне. Надпись, высеченная на постаменте, представляет собой фрагмент эпистолярного рассказа героя об очередной точке в его долгом маршруте: «Харьков - город шумный, центр Украинской республики . После провинции кажется, будто за границу попал».

Примечания

1. Илья Ильф, Евгений Петров. Двенадцать стульев . - М. : Вагриус , 2000. - 464 с. - ISBN 5-264-00504-4 .
2. , с. 10.
3. , с. 11.
4. , с. 12-13.
5. Анатолий Тарасенков. Книга, о которой не пишут // Литературная газета . - 1929. - № 17 июня .
6. Михаил Одесский, Давид Фельдман.

Знаменитый роман «Двенадцать стульев» экранизировался не раз. Это произведение на редкость богато крылатыми фразами.

Почем у вас огурцы солёные? - Пятак! - Ну, хорошо, дайте, два! (Киса Воробьянинов)
Это май-баловник, это май-чародей веет свежим своим опахалом! (Киса Воробьянинов)
В толпе внезапно послышался громкий смех Остапа Бендера. Он оценил эту фразу. Все заржали. Ободрённый приемом, Гаврилин, сам не понимая почему, вдруг заговорил о международном положении.
У источника не могу. От источника у меня начались видения. (Монтёр Мечников)
«Нимфа», туды ее в качель, разве товар даёт? (Безенчук)
А ваш дворник довольно-таки большой пошляк. Разве можно так напиваться на рубль?! (Остап Бендер)
Я отдам колбасу! Снимите меня! (Отец Фёдор)
Туды его в качель. (Безенчук)
Берегите пенсне, Киса - сейчас начнётся! (Остап Бендер)
Гениальная цитата из фильма «12 стульев»: Товарищи! Смотрите все! Любителя бьют!
Такую капусту грешно есть помимо водки.
Вам мат, товарищ гроссмейстер.
Статистика знает всё.
Всю контрабанду делают в Одессе, на Малой Арнаутской улице. (Остап Бендер)
Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон. (Монтёр Мечников)
Где-то теперь рыщет Воробьянинов? (Отец Фёдор)
Сволота всякая! Гадюка семибатюшная! Среднее образование имеет!
Гроб, он работу любит. (Безенчук)
Почём опиум для народа? (Остап Бендер)
Птицы, покайтесь в своих грехах публично! (Отец Фёдор)
Говори!.. Говори, куда дел сокровища убиенной тобой тёщи! (Отец Фёдор)
Скоро только кошки родятся! (Остап Бендер)
Дверь открылась. Остап прошел в комнату, которая могла быть обставлена только существом с воображением дятла.
Поедемте в нумера! (Киса Воробьянинов)
Держите его! Он украл нашу колбасу! (Киса Воробьянинов)
Поедем в таксо. - (Эллочка-людоедка)
Дышите глубже: вы взволнованы!
Ответ есть эквивалент мысли. (Монтёр Мечников)
Здесь Паша Эмильевич, обладавший сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить, может быть, даже ногами.
Ну ты, жертва аборта, а ну быстро говори, кому продал стул?! (Остап Бендер)
Киса, я хочу вас спросить, как художник - художника: вы рисовать умеете? (Остап Бендер)
Но Остап Бендер, длинный благородный нос которого явственно чуял запах жареного, не дал дворнику и пикнуть.
Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень! (Остап Бендер)
Не учите меня жить. (Эллочка-людоедка)
Месье, же не манж па сис жур. Гебен зи мир битте этвас копек ауф дем штюк брод. Подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной думы. (Киса Воробьянинов)
Нас никто не любит, если не считать уголовного розыска, который тоже нас не любит.(Остап Бендер)

Деньги вперёд,- заявил монтёр,- утром - деньги, вечером - стулья или вечером - деньги, а на другой день утром - стулья.- А может быть, сегодня - стулья, а завтра - деньги? - пытал Остап.- Я же, дуся, человек измученный. Такие условия душа не принимает.
Мы чужие на этом празднике жизни. (Остап Бендер)
На третьем ходу выяснилось, что Остап играет восемнадцать испанских партий. На остальных досках васюкинцы применили хотя устаревшую, но верную защиту Филидора.
Мусик!!! Готов гусик? (Инженер Брунс)
Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены. (Отец Фёдор)
Лёд тронулся, господа присяжные заседатели! (Остап Бендер)
Неделю тому назад состоялся вечер «Общества спасания на водах», о чём свидетельствовал также лозунг на стене: Дело помощи утопающим - дело рук самих утопающих.
Крепитесь! Россия вас не забудет! Заграница нам поможет! (Остап Бендер)
Ну вас к чёрту! Пропадайте здесь с вашим стулом! А мне моя жизнь дорога как память! (Остап Бендер)
Знойная женщина, - мечта поэта. (Остап Бендер)
Он против этого не возражал, но при голосовании на всякий случай воздержался.
Жизнь, господа присяжные заседатели, это сложная штука, но, господа присяжные заседатели, эта сложная штука открывается просто, как ящик. (Остап Бендер)
Парниша. - (Эллочка-людоедка)
Дуся! Вы меня озлобляете. Я человек, измученный нарзанами. (Монтёр Мечников)
Поедем на извозчике. - (Эллочка-людоедка)
Держите гроссмейстера! (12 стульев цитаты про шахматистов)
Положение было ужасно! В Москве, в центре города, на площадке девятого этажа стоял взрослый человек с высшим образованием, абсолютно голый. Идти ему было некуда. Он скорее согласился бы сесть в тюрьму, чем показаться в таком виде. Оставалось одно - пропадать!
Гроссмейстер сыграл е2-е4.
Вам, предводитель, пора лечиться электричеством. (Остап Бендер)
Считаю вечер воспоминаний закрытым. (Остап Бендер)
В центре таких субтропиков давно уже нет, но на местах и на периферии еще встречаются! (Остап Бендер)
Теперь вся сила в гемоглобине.
Бунт на корабле? (Остап Бендер)
Толстый и красивый. (Эллочка-людоедка)
А может тебе ещё дать ключ от квартиры, где деньги лежат?
У вас вся спина белая. - (Эллочка-людоедка)
…И пошел от меня прочь, в публичный дом должно быть. (Отец Фёдор)
Хорошо излагает, собака, учитесь. (Остап Бендер)
- Трамвай построить, - сказал он, - это не ешака купить.
Я дам вам парабеллум. (Остап Бендер)
- Ваше политическое кредо? - Всегда!
- Господа! Господа! Неужели вы нас будете бить? - Да ещё как! (Киса Воробьянинов)